Неточные совпадения
Но перенесемся мыслью за сто лет тому назад, поставим себя
на место достославных наших предков, и мы легко поймем тот ужас, который долженствовал обуять их при виде этих вращающихся глаз и этого раскрытого
рта, из которого ничего не выходило, кроме шипения и какого-то бессмысленного звука, непохожего даже
на бой часов.
Присутственные
места запустели; недоимок накопилось такое множество, что местный казначей, заглянув в казенный ящик, разинул
рот, да так
на всю жизнь с разинутым
ртом и остался; квартальные отбились от рук и нагло бездействовали: официальные дни исчезли.
Последний хотел было подняться и выехать
на дальности расстояний тех
мест, в которых он бывал; но Григорий назвал ему такое
место, какого ни
на какой карте нельзя было отыскать, и насчитал тридцать тысяч с лишком верст, так что Петрушка осовел, разинул
рот и был поднят
на смех тут же всею дворней.
Летики не было; он увлекся; он, вспотев, удил с увлечением азартного игрока. Грэй вышел из чащи в кустарник, разбросанный по скату холма. Дымилась и горела трава; влажные цветы выглядели как дети, насильно умытые холодной водой. Зеленый мир дышал бесчисленностью крошечных
ртов, мешая проходить Грэю среди своей ликующей тесноты. Капитан выбрался
на открытое
место, заросшее пестрой травой, и увидел здесь спящую молодую девушку.
Холеное, голое лицо это, покрытое туго натянутой, лоснящейся, лайковой кожей, голубоватой
на месте бороды, наполненное розовой кровью, с маленьким пухлым
ртом, с верхней губой, капризно вздернутой к маленькому, мягкому носу, ласковые, синеватые глазки и седые, курчавые волосы да и весь облик этого человека вызывал совершенно определенное впечатление — это старая женщина в костюме мужчины.
Самгин взял лампу и, нахмурясь, отворил дверь, свет лампы упал
на зеркало, и в нем он увидел почти незнакомое, уродливо длинное, серое лицо, с двумя темными пятнами
на месте глаз, открытый, беззвучно кричавший
рот был третьим пятном. Сидела Варвара, подняв руки, держась за спинку стула, вскинув голову, и было видно, что подбородок ее трясется.
Это был высокий старик в шапке волос, курчавых, точно овчина, грязно-серая борода обросла его лицо от глаз до шеи, сизая шишка носа едва заметна
на лице,
рта совсем не видно, а
на месте глаз тускло светятся осколки мутных стекол.
Заиграет ли женщина
на фортепиано, гувернантка у соседей, Райский бежал было перед этим удить рыбу, — но раздались звуки, и он замирал
на месте, разинув
рот, и прятался за стулом играющей.
Все люди
на дворе, опешив за работой, с разинутыми
ртами глядели
на Райского. Он сам почти испугался и смотрел
на пустое
место: перед ним
на земле были только одни рассыпанные зерна.
Японцы уехали с обещанием вечером привезти ответ губернатора о
месте. «Стало быть, о прежнем, то есть об отъезде, уже нет и речи», — сказали они, уезжая, и стали отирать себе
рот, как будто стирая прежние слова. А мы начали толковать о предстоящих переменах в нашем плане. Я еще, до отъезда их, не утерпел и вышел
на палубу. Капитан распоряжался привязкой парусов. «Напрасно, — сказал я, — велите опять отвязывать, не пойдем».
— В этом
месте чтения Маслова вздрогнула и, открыв
рот, оглянулась
на Бочкову.
Привалов что-то хотел отвечать Половодову, когда раздались первые слова песни, да так и остался с открытым
ртом на своем горнем
месте, куда усадил его Половодов.
Нужно ли рассказывать читателю, как посадили сановника
на первом
месте между штатским генералом и губернским предводителем, человеком с свободным и достойным выражением лица, совершенно соответствовавшим его накрахмаленной манишке, необъятному жилету и круглой табакерке с французским табаком, — как хозяин хлопотал, бегал, суетился, потчевал гостей, мимоходом улыбался спине сановника и, стоя в углу, как школьник, наскоро перехватывал тарелочку супу или кусочек говядины, — как дворецкий подал рыбу в полтора аршина длины и с букетом во
рту, — как слуги, в ливреях, суровые
на вид, угрюмо приставали к каждому дворянину то с малагой, то с дрей-мадерой и как почти все дворяне, особенно пожилые, словно нехотя покоряясь чувству долга, выпивали рюмку за рюмкой, — как, наконец, захлопали бутылки шампанского и начали провозглашаться заздравные тосты: все это, вероятно, слишком известно читателю.
Снова 2 выстрела, и еще пара свиней осталась
на месте: одно животное, раскрыв
рот, ринулось к нам навстречу, но выстрел Дерсу уложил его.
Я заметил, что бурундук постоянно возвращается к одному и тому же
месту и каждый раз что-то уносит с собой. Когда он уходил, его защечные мешки были туго набиты, когда же он появлялся снова
на поверхности земли,
рот его был пустой.
Слушает-слушает — и вдруг
на самом интересном
месте зевнет, перекрестит
рот, вымолвит: «Господи Иисусе Христе!» — и уйдет дремать в лакейскую, покуда господа не разойдутся
на ночь по своим углам.
Дверь отворил сам Парфен Семеныч; увидев князя, он до того побледнел и остолбенел
на месте, что некоторое время похож был
на каменного истукана, смотря своим неподвижным и испуганным взглядом и скривив
рот в какую-то в высшей степени недоумевающую улыбку, — точно в посещении князя он находил что-то невозможное и почти чудесное.
Младшая сестра ее, разевавшая
рот, заснула в следующей комнате,
на сундуке, но мальчик, сын Лебедева, стоял подле Коли и Ипполита, и один вид его одушевленного лица показывал, что он готов простоять здесь
на одном
месте, наслаждаясь и слушая, хоть еще часов десять сряду.
— Вот
место замечательное, — начал он, положив перед Лизою книжку, и, указывая костяным ножом
на открытую страницу, заслонив ладонью
рот, читал через Лизино плечо: «В каждой цивилизованной стране число людей, занятых убыточными производствами или ничем не занятых, составляет, конечно, пропорцию более чем в двадцать процентов сравнительно с числом хлебопашцев». Четыреста двадцать четвертая страница, — закончил он, закрывая книгу, которую Лиза тотчас же взяла у него и стала молча перелистывать.
Я получил было неприятное впечатление от слов, что моя милая сестрица замухрышка, а братец чернушка, но, взглянув
на залу, я был поражен ее великолепием: стены были расписаны яркими красками,
на них изображались незнакомые мне леса, цветы и плоды, неизвестные мне птицы, звери и люди,
на потолке висели две большие хрустальные люстры, которые показались мне составленными из алмазов и бриллиантов, о которых начитался я в Шехеразаде; к стенам во многих
местах были приделаны золотые крылатые змеи, державшие во
рту подсвечники со свечами, обвешанные хрустальными подвесками; множество стульев стояло около стен, все обитые чем-то красным.
— Иди-иди, дурашка, чего
рот разинул! — подталкивал его шутливо старик. — Погоди, вот дойдем до города Новороссийского и, значит, опять подадимся
на юг. Там действительно
места, — есть
на что посмотреть. Сейчас, примерно сказать, пойдут тебе Сочи, Адлер, Туапсе, а там, братец ты мой, Сухум, Батум… Глаза раскосишь, глядемши… Скажем, примерно — пальма. Удивление! Ствол у нее мохнатый,
на манер войлока, а каждый лист такой большой, что нам с тобой обоим укрыться впору.
Шток передо мною
на столе. Я вскочил, дыша еще громче. Она услышала, остановилась
на полслове, тоже почему-то встала. Я видел уже это
место на голове, во
рту отвратительно-сладко… платок, но платка нет — сплюнул
на пол.
Ходят, братец, слоняются целый день, точно время-то у них
на золотники продается, а посмотришь, в результате оказывается, что в таком-то
месте часа три прождал, чтоб иметь счастие поганым образом искривить
рот в улыбку при виде нужного лица, в другом
месте два часа простоял, но и этого счастья не дождался.
В новом замещении этой должности опять вышло неприятное столкновение: губернатор хотел по крайней мере определить
на это
место кого-нибудь из своих канцелярских чиновников — например, одного из помощников своего правителя, человека, вполне ему верного и преданного; но вице-губернатор объявил, что
на это
место он имеет в виду опять нашего старого знакомого, Экзархатова, о котором предварительно были собраны справки, не предается ли он по-прежнему пьянству, и когда было дознано, что Экзархатов, овдовев, лет семь ничего в
рот не берет, Калинович в собственноручном письме предложил ему
место старшего секретаря.
— В
роту идем из губерни, — отвечал солдат, глядя в сторону от арбуза и поправляя мешок за спиной. — Мы вот, почитай что 3-ю неделю при сене ротном находились, а теперь вишь потребовали всех; да неизвестно, в каком
месте полк находится в теперешнее время. Сказывали, что
на Корабельную заступили наши
на прошлой неделе. Вы не слыхали, господа?
— Мне, по настоящему, приходится завтра итти, но у нас болен, — продолжал Михайлов, — один офицер, так… — Он хотел рассказать, что черед был не его, но так как командир 8-й
роты был нездоров, а в
роте оставался прапорщик только, то он счел своей обязанностью предложить себя
на место поручика Непшитшетского и потому шел нынче
на бастион. Калугин не дослушал его.
Отыскав в зале
место для Лизаветы Александровны, Адуев прислонился к колонне, под сенью какого-то плечистого меломана, и начал скучать. Он тихонько зевнул в руку, но не успел закрыть
рта, как раздались оглушительные рукоплескания, приветствовавшие артиста. Александр и не взглянул
на него.
И какие лица увидел он тут!
На улице как будто этакие и не встречаются и не выходят
на божий свет: тут, кажется, они родились, выросли, срослись с своими
местами, тут и умрут. Поглядел Адуев пристально
на начальника отделения: точно Юпитер-громовержец; откроет
рот — и бежит Меркурий с медной бляхой
на груди; протянет руку с бумагой — и десять рук тянутся принять ее.
— Ну, теперь идите в
роту и, кстати, возьмите с собою ваш журнальчик. Нельзя сказать, чтобы очень уж плохо было написано. Мне моя тетушка первая указала
на этот номер «Досугов», который случайно купила. Псевдоним ваш оказался чрезвычайно прозрачным, а кроме того, третьего дня вечером я проходил по
роте и отлично слышал галдеж о вашем литературном успехе. А теперь, юнкер, — он скомандовал, как
на учении: —
На место. Бегом ма-а-арш.
В этой надежде приехал он в свое
место и начал вредить. Вредит год, вредит другой. Народное продовольствие — прекратил, народное здравие — упразднил, письмена — сжег и пепел по ветру развеял.
На третий год стал себя проверять — что за чудо! — надо бы, по-настоящему, вверенному краю уж процвести, а он даже остепеняться не начинал! Как ошеломил он с первого абцуга обывателей, так с тех пор они распахня
рот и ходят…
Ахилла все забирался голосом выше и выше, лоб, скулы, и виски, и вся верхняя челюсть его широкого лица все более и более покрывались густым багрецом и пόтом; глаза его выступали,
на щеках, возле углов губ, обозначались белые пятна, и
рот отверст был как медная труба, и оттуда со звоном, треском и громом вылетало многолетие, заставившее все неодушевленные предметы в целом доме задрожать, а одушевленные подняться с
мест и, не сводя в изумлении глаз с открытого
рта Ахиллы, тотчас, по произнесении им последнего звука, хватить общим хором: «Многая, многая, мно-о-о-огая лета, многая ле-е-ета!»
Про одного говорили: «строгонек!»; про другого: «этот подтянет!»; про третьего: «всем был бы хорош, да жена у него анафема!»; про четвертого: «вы не смотрите, что он
рот распахня ходит, а он бедовый!»; про пятого прямо рассказывали, как он, не обнаружив ни малейшего колебания, пришел в какое-то присутственное
место и прямо сел
на тот самый закон, который, так сказать, регулировал самое существование того
места.
Припоминали, как предшествовавшие помпадуры швыряли и даже топтали ногами бумаги, как они слонялись по присутственным
местам с пеной у
рта, как хлопали исправников по животу, прибавляя: — что! много тут погребено всяких курочек да поросяточек! как они оставляли городничих без определения, дондеже не восчувствуют, как невежничали
на званых обедах… и не могли не удивляться кротости и обходительности нового (увы! теперь уже отставного!) помпадура.
Понемногу все поднялись, поодиночке друг за другом спустились вниз, умывались
на ходу, набирая в
рот воды и разливая по полу, чтобы для порядка в одном
месте не мочить, затем поднимались по лестнице в казарму, утирались кто подолом рубахи, кто грязным кафтаном.
Мы завязали
рты грязными тряпками и стали пересыпать в столы с рам высохший «товар»
на место изрезанного, который рассыпали
на рамы для сушки. Для каждого кубика десять рам. Белая свинцовая пыль наполнила комнату. Затем «товар» был смочен
на столах «в плепорцию водицей», сложен в кубики и плотно убит.
Незадолго передо мной вышел в отставку фельдфебель 8-й
роты Страхов, снял квартиру в подвале в Никитском переулке со своей женой Марией Игнатьевной и ребенком и собирался поступить куда-то
на место.
Заводи, заливы, полои, непременно поросшие травою, — вот любимое местопребывание линей; их надобно удить непременно со дна, если оно чисто; в противном случае надобно удить
на весу и
на несколько удочек; они берут тихо и верно: по большей части наплавок без малейшего сотрясения, неприметно для глаз, плывет с своего
места в какую-нибудь сторону, даже нередко пятится к берегу — это линь; он взял в
рот крючок с насадкой и тихо с ним удаляется; вы хватаете удилище, подсекаете, и жало крючка пронзает какую-нибудь часть его мягкого, тесного, как бы распухшего внутри,
рта; линь упирается головой вниз, поднимает хвост кверху и в таком положении двигается очень медленно по тинистому дну, и то, если вы станете тащить; в противном случае он способен пролежать камнем несколько времени
на одном и том же
месте.
Кучер, пошел!.. « Так Василий Терентьевич и остался
на месте с разинутым
ртом…
Ему дали
место, он сел, вздохнул облегченно и, положив руки
на острые колени, добродушно улыбнулся беззубым
ртом.
Маше нравилось слушать густой голос этой женщины с глазами коровы. И, хотя от Матицы всегда пахло водкой, — это не мешало Маше влезать
на колени бабе, крепко прижимаясь к её большой, бугром выступавшей вперёд груди, и целовать её в толстые губы красиво очерченного
рта. Матица приходила по утрам, а вечером у Маши собирались ребятишки. Они играли в карты, если не было книг, но это случалось редко. Маша тоже с большим интересом слушала чтение, а в особенно страшных
местах даже вскрикивала тихонько.
Юсов. Понимать-то тут нечего. Хоть тысячу человек приведите, все бы померли со смеху, глядя
на вас. Этого человека вам бы слушать надобно было, разиня
рот, чтобы словечка не проронить, да слова-то его
на носу зарубить, а вы спорите! Ведь это комедия, ей-богу, комедия, ха, ха, ха!.. Вот вас дядюшка-то и отделали, хе, хе, хе! да еще мало. То ли бы следовало. Будь я
на его
месте… (Делает строгую гримасу и уходит в кабинет.)
«Вот, — думал Колесов, — приеду в Москву. Устроюсь где-нибудь в конторе, рублей
на пятьдесят в месяц. Года два прослужу, дадут больше… Там, бог даст, найду себе по сердцу какую-нибудь небогатую девушку, женюсь
на ней, и заживем… И чего не жить! Человек я смирный, работящий, вина в
рот не беру… Только бы найти
место, и я счастлив… А Москва велика, люди нужны… Я человек знающий, рекомендация от хозяина есть, значит, и думать нечего».
Бедный Рено простоял полчаса разиня
рот на одном
месте, и когда, возвратясь в Данциг, доложил об этом Раппу, то едва унес ноги: генерал взбесился; с Дерикуром чуть не сделалось удара, а толстый Папилью, вспомня, что он несколько раз дружески разговаривал с этим Дольчини, до того перепугался, что слег в постелю.
— Партизан!.. партизан!.. Посмотрел бы я этого партизана перед
ротою — чай, не знает, как взвод завести! Терпеть не могу этих удальцов! То ли дело наш брат фрунтовой: без команды вперед не суйся, а стой себе как вкопанный и умирай, не сходя с
места. Вот это служба! А то подкрадутся да подползут, как воры… Удалось — хорошо! не удалось — подавай бог ноги!.. Провал бы взял этих партизанов! Мне и кабардинцы
на кавказской линии надоели!
Зарецкой и Зарядьев подошли к колонне; капитан стал
на свое
место. Ударили поход. Одна
рота отделилась от прикрытия, выступила вперед, рассыпалась по кустам вдоль речки, и с обеих сторон началась жаркая ружейная перестрелка, заглушаемая по временам неприятельской и нашей канонадою, которая становилась час от часу сильнее.
Несколько минут продолжалась эта ужасная суматоха; наконец, большая часть
роты выстроилась
на сборном
месте...
— А если это французы? Нет, брат, в военное время дремать не надобно. Ефрейтор! скажи также дежурному по
роте, чтоб люди были
на всякой случай в готовности и при первой тревоге выходили бы все
на сборное
место.
За обедом уселись следующим образом: m-me Мерова
на месте хозяйки, по правую руку ее Тюменев, а по левую Бегушев. Домна Осиповна села рядом с Хмуриным, а граф Хвостиков с Офонькиным. Сам Янсутский почти не садился и был в отчаянии, когда действительно уха оказалась несколько остывшею. Он каждого из гостей своих, глядя ему в
рот, спрашивал...
Лежал он
на спине, ногами к открытому
месту, голову слегка запрятав в кусты: будто, желая покрепче уснуть, прятался от солнца; отвел Саша ветку с поредевшим желтым листом и увидел, что матрос смотрит остекленело, а
рот черен и залит кровью; тут же и браунинг — почему-то предпочел браунинг.
Едва он скрылся, как из этих же ворот выбежала босоногая девушка с завязанной платком щекой и спешно направилась в нашу сторону. Ее хитрое лицо отражало разочарование, но, добежав до угла и увидев нас, она застыла
на месте, раскрыв
рот, потом метнула искоса взглядом, прошла лениво вперед и тотчас вернулась.